Волчья верность - Страница 100

К оглавлению

100

А что было раньше?

Блудница прекрасно слушалась его, по-прежнему была легка и подвижна, и управлять машиной оставалось удовольствием, но… «управлять». Блудница не слушаться должна, а летать вместе со своим пилотом.

Как раньше.

«Раньше» стало понятием недостижимым и непостижимым.

Как это было? Как получалось довериться Блуднице настолько, что его тело и душа сливались с корпусом и душой машины? Зверь пробовал. И костенел в кресле. Пальцы сводило на кнопках. Что-то внутри сжималось в стальной холодный шар.

Это было неправильно. Но это казалось разумным.

Мир уходил из-под ног.

Днем – знакомые лица, знакомые голоса, знакомое небо, в котором проносятся знакомые машины.

Знакомое, знакомое, знакомое…

Чужое.

Своим не становилось.

Ночью – обморочный ужас. Предчувствие беды. И по утрам руки дрожали. Так бывает, когда проходит очень сильная боль. Сменяется слабостью.

Стреляй первым. Всегда – первым, или выстрелят в тебя. Зверь стал Зверем и не мог измениться. Хотел? Может быть. Какая-то часть его пыталась вернуться к прежнему ощущению мира, а какая-то противилась этому. И душу швыряло от одного к другому, и приходилось оставаться строго посередине, дабы не допустить опасного крена.

Ровные отношения. Ровное безразличие. Ровная ярость в ответ на привычные шутки.

Главное – сдержанность.

И постепенно что-то стало возвращаться.

Летал над водой, над морем, под звездным небом. Темнота и пустота окружали сверху и снизу. В темноте и пустоте было безопасно. Совсем. Блудница вспарывала неподатливый воздух и радовалась скорости. Полету без препятствий…

Радовалась.

Когда Зверь понял, что снова слышит машину, он едва не взвыл от счастья на зимнее небо. И руки срослись с ожившими под пальцами кнопками, а душа мягко, привычно вобрала в себя душу и разум Блудницы.

И снова одна душа на двоих. Две – слитые воедино. И не тьма и пустота вокруг. Не подсвеченное звездами Ничто, а заполненное жизнью небо. Он закрывал глаза и продолжал видеть.

Океан внизу.

Спускаться ниже, ниже, ниже…

Холодные гребни волн разбрасывают брызги, и капли оседают на фюзеляже.

Можно ли почувствовать их? Может ли чувствовать эти капли металл?

Нет.

Может ли чувствовать человек, заключенный в металлическую капсулу?

Нет.

Но вместе, когда чувства машины и человека, металла и плоти сливаются воедино… Да!

И вот они холодные брызги на корпусе. Вот она близость невидимой воды. Вот она бездонность просторного неба. И прихотливо изрезанные каньоны. И черные пещеры. И частоколы сосен. И громады спящих домов.

Одна душа на двоих. Две – слитые воедино.

Жизнь налаживалась.

Старые контакты обрывались с жалобным стоном гитарных струн. Люди не были опасны – это-то он понимал. Но вот верить, как раньше, не мог. Не потому что не верил этим конкретным, проверенным в таких заварушках, каких не придумать специально, даже если очень стараться. Всем другим не верил. Миру вокруг не верил. Прочности земли под ногами. Окружающей реальности. И в реальность этой самой реальности тоже не верил. Совсем.

Эрик. Падре. Мал. Шаграт. Риттер. Фой.

Эрик…

Не надо думать об этом. Не надо, Зверь, радуйся тому, что есть, жди, когда станет лучше, и не делай хуже. Это глупо – осложнять обстановку. Это крайне нецелесообразно.

Не думать не получалось.

Эрик хотел изменить его, хотел его переделать. Желал добра и стремился к тому, чтобы нечто испорченное, сломанное, больное сделать исправным, цельным и здоровым.

Эрик хотел обмануть.

Зачем? Что же не так? Что именно не нравится Эрику, и почему он прямо не скажет о том, что вызывает его недовольство, почему не велит Зверю измениться?

Почему? Не потому ли, что боится?

Неужели хозяин проявил слабость? Этого не хотелось бы. Нет. Хозяин должен быть сильнее своей собственности, иначе он потеряет право быть хозяином. Что-то… инстинкт? Последнее время, пока память существует отдельно, только на инстинкты и можно полагаться. И что-то, похожее на инстинкт, по крайней мере, вызывающее такое же доверие, требует убедиться в том, что слабость – кажущаяся, либо уничтожить слабого. Требует сделать хоть что-то, чтоб перестать сомневаться в Эрике.

Но делать ничего нельзя. Это уже не инстинкт, это подсказывает здравый смысл. Эрик – гарант безопасности Зверя. Эрик – внук Князя. Эрик… будь оно все проклято, он же был особенным! Он и сейчас особенный, пилот, умеющий летать.

Он – сильнее.

И он не может бояться. Зато может испытывать отвращение. Эрик хотел, чтоб его демона сделали человеком, подчистили воспоминания, убрали, купировали то, что для самого демона и есть его личность, потому что настоящий Зверь – это то существо, которое кажется Эрику и остальным отвратительным. Или чудовищным. Достаточно отвратительным и чудовищным, чтоб Эрик счел необходимым уничтожить это. Для блага самого Зверя.

Люди, какими бы они ни были, всегда будут ненавидеть его и бояться. Это не новость. И это – закономерно.

Вполне подходящее объяснение, разумное и очень успокаивающее. Молодец, Зверь, теперь, когда все разложено по полочкам, стало тебе легче?

Да. Стало. Главное не думать о том, что отвращение не отменяет слабости.

История шестая
ВРЕМЯ МЕНЯТЬ ИМЕНА

ГЛАВА 1

Мне снился бесконечный путь,

Пронзающий миры.

Г.Л.Олди

Империя Вальден

Четыре «призрака» сопровождают каждый из четырех старогвардейских болидов. Повторяют все маневры, но не стреляют. Стрелять перестали с тех пор, как обрели материальность и выстрелы призрачных ШМГ стали наносить реальные повреждения. Авиакомплекс болид – «призраки» – недостаточно маневренная штука, и слишком велик риск при стрельбе зацепить своих.

100